Наверное самое лучшее занятие во время самоизоляции изучать бессмертные произведения Иеронима Босха и Питера Брейгеля, и размышлять о вечном. Сегодня полная подборка картин и рисунков несравненного Иеронима Босха. Первый и на мой взгляд непревзойденный сюрреалист в истории человечества. Самое интересное все картины Иеронима Босха основываются на библейских сюжетах. (вообще творчество мастеров периода Северного Возрождения – это очень и очень интересно)

Произведений Иеронима Босха, сохранилось до наших дней относительно не много, но самое интересное – все они завораживают, вся эта бренность человеческого существования и показ человека далеко не венцом божественного творения, а очень натуралистично и без всяких прикрас, удивительные чудовища и мрачные фантазии Иеронима Босха.

Все произведения Иеронима Босха

Поклонение волхвов

 

Концерт в яйце

Сюжет картины

Из нереально большого яйца прорастают два дерева. На дереве слева корзина с фруктами и птицы, а на безжизненном дереве справа висит змея — все это отсылка к садам Эдема. Из расколотого яйца пред взором зрителей предстают разного рода персонажи: кардинал, монахини, аристократы, простаки, нищие и даже обезьяна, играющая на музыкальном инструменте

 

Семь смертных грехов и Четыре последние вещи

Центральная часть, состоящая из четырёх концентрических кругов, символизирует Всевидящее Око Божье, в зрачке которого воскресший Христос показывает свои раны. Во втором круге видна латинская надпись Cave, cave, d[omi]n[u]s videt — «Бойся, бойся, ибо Господь всё видит». Третий круг изображает лучи, похожие на солнечные, а четвёртый, в секторах, — семь смертных грехов. Под изображением каждого из семи смертных грехов дано его латинское название. Описание каждого сектора по часовой стрелке:

• Чревоугодие — тучный мужчина жадно поедает всё, что ставит на стол хозяйка, и не даёт поесть своему не менее тучному сыну. Его сосед жадно опустошает кувшин.
• Уныние — мужчина лениво дремлет у камелька, его упрекает входящая в комнату женщина с чётками в руках.
• Похоть — две влюблённые пары наслаждаются под розовым тентом, а два шута развлекают их.
• Гордыня — дама, любующаяся своим отражением в зеркале, которое держит перед ней дьявол, принявший обличье горничной в чепце.
• Гнев — двое мужчин дерутся у дверей таверны, женщина пытается их разнять.
• Зависть — пожилая пара в дверях завистливо смотрит на богача с ручным ястребом на руке, его слуга несёт большой мешок на плечах. Дочь пожилой пары флиртует с мужчиной через окно, её взор направлен на его увесистый кошелёк на поясе. Собаки иллюстрируют фламандскую пословицу: «Две собаки и только одна кость, нет согласия».
• Алчность — продажный судья притворяется, что сочувственно слушает дело, представленное одной стороной в судебном процессе, лукаво принимая взятку от другой стороны.

Жанрово-аллегорические сценки, полные грубоватого юмора, написаны в детализованной живописной манере старых голландцев. Изображения семи смертных грехов расположены по кругу, что обозначает постоянство их присутствия. Босх включил их в радужную оболочку глаза Бога и таким образом сделал предостережением тем, кто думает, что избежит последующей кары. Четыре круглых изображения по углам (тондо), называемые «четыре последние вещи», дополняют картину: они изображают смерть, Страшный суд, рай и ад. Начертанные на развевающихся свитках слова: «Ибо они народ, потерявший рассудок, и нет в них смысла» (Втор. 32:28) и «Сокрою лицо мое от них и увижу, какой будет конец их»

 

Распятие с донатором

Картина была заказана Босху по обету. Написанная на доске картина принадлежит к серии произведений, ставящих своей целью дать примеры религиозного благочестия. Такие примеры заимствовались из жизни святых, Христа и, в особенности, эпизодов его Страстей.

Костюм заказчика, столь бесцеремонно «вторгшегося» в сцену традиционной иконографии, напоминает miparti — модный в XV в. двухцветный наряд.

(То есть по современному – человек задонатил Иерониму Босху, наверное очень хорошую сумму, чтобы тот нарисовал картину с распятием Христа, и чтобы этот человек был на картине, типа он там тоже на распятии участвовал – прикольно же. И с другой стороны – кто бы мог подумать, что вот задонатил так гению, и увековечился в истории на века просто таки. И в картинах ниже тоже люди надонатили Иерониму Босху чтобы он их со святыми понарисовал. (“Ироним, и нарисуй типа я стою весь такой красивый на коленях рядом с распятым Христом”.)

 

Ecce Homo (картина Босха)

Картина относится к раннему периоду творчества художника. Видимо в XVII в. были стёрты, а затем полностью закрашены изображения донаторов в нижней части картины: слева прочитываются силуэты коленопреклонённых отца, четырёх (или пяти) сыновей и монаха-доминиканца между ними (видимо, их родственника).

Иисус, увенчанный терновым венцом, в кровь исхлёстанный бичами, стоит рядом с Пилатом и его спутниками перед толпой злобной черни. Диалог между Пилатом и народом передаётся готическими надписями. Из уст Пилата слышатся слова: «Ecce Homo» («Се человек»). Ответ толпы: «Crufige Eum» («Распни его!») ясен и без слов — достаточно взглянуть на враждебные лица и угрожающие движения стоящих внизу людей. Глумливые, отчуждённые, просто злобные или тупые лица сливаются в одно многоголовое чудовище, единое орудие зла. Энергичная, уверенная линия профилей свидетельствует о наступлении творческой зрелости мастера. Слова третьей надписи — «Salve nos Christe redemptor» («Спаси нас, Христос-искупитель!») — принадлежат двум донаторам и были помещены слева внизу, но позднее «записаны». Босх обозначает язычество толпы странными, причудливыми одеяниями и головными уборами, в том числе и псевдовосточными тюрбанами.

Традиционные символы зла — сова в нише над головой Пилата и гигантская жаба, распластавшаяся наите одного из воинов внизу, — призваны усилить безысходную мрачность сцены. На дальнем плане, за мостом, имеющим символический смысл перехода, грядущих перемен в судьбе, ответственного рубежа, требующего духовного преодоления, открывается панорама обычного брабантского городка с крепостными башнями, собором, домами, увенчанными высокими ступенчатыми фронтонами. На балконе одного из домов (видимо, ратуше) появляется красный флаг с белым полумесяцем, в христианском контексте — как знак «неверных» — символизирующий измену, предательство Христа. Враги Христа отождествляются с мусульманским миром, который в эпоху Босха и ещё много веков спустя владел святынями христианства.

(Тоже задонатили получается люди Иерониму Босху – а потом их удалили через два века. Не подошли понимаешь по сюжету – донать после этого. Но реально получилось еще страшнее – такие бледные тени из средних веков, их воспоминания как бы проходят по картине.)

 

Искушение святого Антония

Иоанн Креститель в пустыне

 

Поклонение волхвов (Триптих Бронхорст-Боссюйсе)

Центральная часть

Перед ветхой хижиной величественно восседает Богоматерь. Она показывает младенца волхвам, облачённым в роскошные одежды. Не вызывает сомнений, что Босх намеренно придаёт поклонению волхвов характер литургической службы: об этом свидетельствуют дары, которые старший из «восточных царей» Валтазар возлагает к ногам Марии — маленькая скульптурная группа изображает Авраама, собирающегося принести в жертву своего сына Исаака; это — предзнаменование жертвоприношения Христа на кресте. Нагрудник второго волхва — Мельхиора — украшен резным изображением ещё одной сцены из Ветхого Завета — посещения царя Соломона царицей Савской. Третий волхв, чернокожий Гаспар, держит в руке увенчанную орлом серебряную державу, на которой изображён Авенир, воздающий почести Давиду.

За сценой внимательно наблюдают оборванные крестьяне, которые выглядывают справа из-за стены хлева, а чтобы лучше видеть, лезут на крышу и карабкаются на деревья. Пастухи увидели Иисуса в сочельник, но на посвящённых поклонению волхвов картинах XV в. они часто появляются в качестве зрителей. Босх нарушает традицию, его крестьяне выказывают гораздо меньше благоговения, чем было принято изображать, их шумное бесцеремонное поведение контрастирует с величавым достоинством волхвов, и это важный нюанс — пастухов, как правило, отождествляли с иудеями, отвергшими Христа, тогда как «цари с Востока» — неиудеи — признали в младенце истинного Мессию.

Самый загадочный персонаж — это человек, стоящий в дверях хлева позади волхвов. Полуобнажённый — на нём лишь рубашка и багряный плащ, — с массивной короной на голове, с золотым браслетом на запястье, с прозрачным цилиндром, прикрывающим язву на лодыжке, он смотрит на Иисуса с какой-то двусмысленной улыбкой, в то время как на лицах его спутников написана нескрываемая враждебность.

Поскольку эти гротескные фигуры находятся внутри полуразвалившегося хлева — старинного символа синагоги, — было принято считать, что это либо Ирод и его лазутчики, либо Антихрист со свитой. То и другое не слишком убедительно, хотя связь этого персонажа с силами зла несомненна — о ней свидетельствуют демоны, вытканные золотом на полотнище, свисающем у него между ног. Они же изображены на предмете, который полуобнажённый персонаж держит в левой руке, причём, как ни странно, предмет этот не может быть ничем иным, кроме шлема второго волхва. Более того, фигурки демонов украшают и одеяния чернокожего царя и его слуги. Со всей очевидностью это говорит о языческом прошлом волхвов и о том, что до своего обращения ко Христу они занимались чародейством (отзвуки этого средневекового поверья можно найти в «Золотой легенде»). Известны также трактования этого образа, авторы которых видели в обнажённом персонаже царя Давида и отлучённого от церкви пророка Валаама.

Внутренние створки

На внутренней стороне створок триптиха изображены Святой Пётр и Святая Агнеса с донаторами.

Имя коленопреклонённой женщины — Агнес Боссюйсе, на это указывает фамильный герб и присутствие её святой покровительницы Святой Агнесы с непременным атрибутом — агнцем на заднем плане. Семейство Боссюйсе вместе с семейством Бронхорст, как об этом свидетельствует герб на левой створке, заказали этот образ, видимо, предназначенный для хертогенбосского собора.

Персонаж, сидящий на вязанке хвороста под дырявой крышей, сушит какие-то вещи над огнём. Вероятно, это Святой Иосиф, занятый сушкой пелёнок младенца Христа.

На заднем плане раскинулась привольная мирная долина, купающаяся в горячих лучах солнца. Золото неба у горизонта выше переходит в лазурную дымку — этот приём становится обычным в зрелом творчестве Босха.

Однако покой и мир пейзажа лишь видимость: зло обнаруживает себя во множестве мелких деталей, рассеянных по всей площади триптиха. Волк и медведь, к примеру, нападают на путешественников (это указание на непредвиденные препятствия, стоящие на жизненном пути человека).

Внешние створки

риптих является одним из самых загадочных в творчестве Босха и заключает в себе символику, отсылающую к установлению мессы, как об этом свидетельствуют наружные стороны боковых створок с изображением Мессы Святого Григория. Папа Григорий Великий изображён служащим мессу, во время которой за алтарём появляется сам Христос в окружении сцен Страстей. Внешние створки написаны в монохромной коричневато-серой гамме, за исключением фигур донаторов.

Легенда о мессе Св. Григория, рассказывающая о чуде евхаристии, связывалась в эпоху позднего Средневековья с именем папы Григория Великого. Однажды, когда он служил мессу, его причетник усомнился, что в гостии (святых дара) действительно воплощены Кровь и Тело Христовы. В ответ на горячую молитву папы, просившего дать какое-нибудь знамение, которое убедило бы маловера, на алтаре внезапно появился сам Иисус с орудиями Страстей и показал пять язв. Босх представляет это чудо в виде безмолвного духовного диалога между коленопреклонённым папой и Христом, восстающим из саркофага. Находящиеся у алтаря не замечают его, а причетник и два донатора хоть и не видят, но ощущают его присутствие.

(На этот триприх сразу двое человек задонатили типа они со святыми рядом стоят – такой вот Фотошоп 15-го века. Задонатил если нормально, Босх зафотошопит с Христом, да еще с гарантией в 500 лет и более. Так вот круто донатили люди, не то что сейчас.)

 

 

Внешние створки триптиха “Поклонение волхвов”

 

Аллегория чревоугодия и любострастия

Картина хранится в Художественной галерее Йельского университета и воспринимается как фрагмент большого тематического ансамбля, возможно, триптиха «Семь смертных грехов». Глубинную внутреннюю взаимосвязь чревоугодия и любострастия, существовавшую в средневековой системе морали, Босх выявляет ещё в одной своей картине, которая, впрочем, напрямую не обращена к изображению монастырского быта. Чревоугодие воплощено в образах купальщиков, собравшихся вокруг большой винной бочки, верхом на которой сидит пузатый крестьянин.

Держа на голове блюдо с мясным пирогом и ничего из-за этого не видя, ещё один персонаж подплывает к берегу. Справа в шатре сидят любовники. Они пьют вино. «Sine Cerere et Libero friget Venus» («Без даров Цереры и Вакха зябнет Венера») — этот стих Теренция был хорошо известен в эпоху Средневековья; проповедники и авторы моральных поучений неустанно внушали своей пастве, что «чревобесие и пьянство — мать блуда».

 

«Несение креста» из Гента

Картина напоминает кинематографический крупный план. Босх эффектно воссоздает смятение на крестном пути на Голгофу и намеренно окарикатуривает образы. Нигде ещё Босх не придавал человеческому лицу черты такого гротескного уродства. Лишь двое — Христос и Св. Вероника, оба с закрытыми глазами, сохраняют простое человеческое достоинство, резко контрастируя с остальными персонажами. Они всматриваются в то, что предстаёт их внутреннему взору, не обращая внимания на творящуюся вокруг вакханалию. Губы Вероники даже тронуты чуть заметной улыбкой, в руках она держит покрывало, и вот с него-то, как ни странно, умоляюще смотрит на нас проступивший на ткани лик Христа.

При взгляде на разноликую злобную толпу ещё большее сочувствие вызывает тихая покорность Христа. Здесь и двое разбойников, которых должны распять вместе с Иисусом: в нижнем правом углу один, ощерив рот, злобно смотрит на своих мучителей; в верхнем правом углу — другой разбойник, замученный страданиями, раскаивающийся. Над ним насмехается первосвященник с исключительно мерзкой физиономией. Добротный рисунок и чувство света позволяют считать, что работа относится к позднему периоду творчества Босха.

У изображения малая глубина: кажется, что все головы расположены в одной плоскости; на лицах отражены самые разнообразные чувства, понятные всем зрителям. Раскаивающийся разбойник размышляет о смерти, его побледневшее лицо искажено мукой; он отрешённо смотрит вверх, не замечая озлобленных лиц. Создаётся впечатление, что его состояние графически подчёркивают детали: слева разбойника понукает фарисей, а справа на него наступает первосвященник.

 

Увенчание терновым венцом (картина Босха, Лондон)

Сюжет картины — один из эпизодов Страстей, крестного пути Христа. Молитвенно-философский характер трактовки канонического, типового сюжета позволяет видеть в ней визуальный парафраз на тему Imitatio Christi, «подражаний Христу».

На примере этой картины Босха видно, что в его позднем периоде творчества исчезают элементы готической стилизации, присутствовавшие в его ранней и даже зрелой манере: фигуры теряют удлинённость пропорций и S-образный изгиб, силуэты становятся угловатыми, конкретными и индивидуализированными, лишаясь позднеготической плавности и декоративности ритма. Босх обращается к композициям с небольшим числом персонажей, представленных в виде поясных фигур, что открывало перед ним возможность сосредоточиться на психологической характеристике действующих лиц. В полуфигурах тюремщиков отражены все градации сопричастности злу, апогей его проявления — сатанинская усмешка старика с козлиной бородкой. По сравнению с более ранним «Несением креста» из Гента здесь налицо изменение манеры и композиционных приёмов мастера.

Некоторые детали одежды палача (правый верхний угол) с трудом подаются дешифровке: например, дубовые листья на шляпе и широкий ошейник с шипами — вроде тех, что надевали в те времена на пастушьих собак. Видимо, это должно было служить указанием на звериную суть персонажа, который выглядит совсем не злым, дружески положив руку на плечо Спасителя.

Физиономии окруживших Христа тюремщиков, возможно, воплощают четыре основных человеческих темперамента: так, персонажи у верхнего края изображения — это флегматик и меланхолик, те, что представлены внизу, — сангвиник и холерик. Но как бы то ни было, очевидно их резкое отличие от просветлённого лика Христа, полного смиренного приятия боли и страданий.

 

Увенчание терновым венцом (картина Босха, Эскориал)

относится к позднему периоду творчества мастера, когда творческая сила воображения, причудливого и фантасмагорического, покидает его картины, уступив место композициям строгим и аскетичным, но всегда новаторским.

Все фигуры написаны на первом плане на золотом фоне, нет никакого намёка на перспективу, и для решения пространственной проблемы художник размещает фигуры в круглом обрамлении — такая композиция, уподобленная своеобразному кадру, настолько современна, что её можно назвать кинематографической. Босх устраняет границу между зрителем и глумливой сценой поругания Христа.

Христос сидит на переднем плане, глядя на зрителя, его сдвинутые брови свидетельствуют о том, что он испытывает страдания. Рукой в железной рукавице краснолицый ощеренный латник разрывает одеяние Христа; другой воин, опершись одной ногой о постамент, на котором сидит Христос, собирается ещё глубже надвинуть терновый венец на его чело, этот воин имеет на своей одежде опознавательную бляху с изображением чёрного двуглавого орла на жёлтом фоне-символ Священной Римской Империи либо властвовавшего тогда над Нидерландами и нелюбимого в народе императора Максимилиана, что позволяет говорить о политическом наполнении картины и резко негативном отношении Босха к современной ему светской власти; третий же, выглядывая из-за спины второго, наблюдает за действиями палачей, явно поощряя их, и этот живой и злорадный интерес контрастирует с холодным безразличием двух мужчин слева. Мучительство Христа приобретает космический масштаб благодаря тому, что вокруг самой картины в технике гризайли представлена вечная битва ангелов и демонов — нескончаемая борьба добра и зла.

 

Святой Иероним за молитвой

Святой Иероним за молитвой» написан в узнаваемой стилистике Босха: тонкая, вытянутая фигура распростёрлась на земле, обнимая распятие, среди сломанных полых деревьев (символизирующих жизнь, лишённую присутствия Бога) и разрушающихся гниющих плодов (обозначающих земные искушения, которым святые подвержены так же, как и простые смертные).

 

Искушение святого Антония

 

Святой Христофор

Св. Христофор был чрезвычайно любимым святым в эпоху позднего средневековья и считался защитником от эпидемий.

На картине изображен гигант в развевающемся за плечами красном плаще, который переходит реку, неся на спине младенца Иисуса. По легенде, св. Христофор служил царю и самому дьяволу в поисках могучего и достойного хозяина, и поиски завершились лишь после того, как отшельник обратил его в христианство. Отшельник стоит внизу справа у самой воды, но его скит в ветвях дерева превращён в разбитый кувшин, где лукавый устроил таверну. Выше изображён человек, карабкающийся по ветке к пчелиному улью — традиционному символу пьянства. На дальнем берегу реки из-за развалин показывается дракон, и его появление приводит в ужас купальщика. Ещё дальше, почти у самого горизонта, виден объятый заревом город. Все эти зловещие детали напоминают пейзаж на боковых частях триптиха «Воз сена», но, в отличие от паломника, св. Христофор надёжно защищён тем, кого он несёт на спине.

 

Искушение святого Антония (триптих)

Триптих суммирует основные мотивы творчества Босха. К изображению рода людского, погрязшего в грехах и глупости, и бесконечного разнообразия адских мук, ожидающих его, присоединяются здесь Страсти Христовы и сцены искушения святого, которому неколебимая твёрдость веры позволяет противостоять натиску врагов — Мира, Плоти, Дьявола. В ту эпоху, когда существование Ада и Сатаны всё ещё воспринималось непреложной реальностью, когда пришествие Антихриста ожидалось с неизменным религиозным напряжением, бестрепетная стойкость святого, глядящего на нас из своей молельни, заполонённой силами зла, должна была ободрять людей и вселять в них надежду.

Центральная часть («Искушение святого Антония»)

Пространство картины буквально кишит фантастическими неправдоподобными персонажами. Белая птица превращена в настоящий крылатый корабль, бороздящий небо.

Центральная сцена — совершение чёрной мессы — одно из самых красноречивых свидетельств противоречивого мятущегося духа мастера. Здесь изысканно одетые священники-женщины справляют кощунственную службу, их окружает разношёрстная толпа: вслед за калекой к нечестивому причастию спешит игрок на мандолине в чёрном плаще с кабаньим рылом и совой на голове (сова здесь — символ ереси; по другим сведениям сова — представитель светлых сил, выполняющий функцию Божьего ока, чтобы на страшном суде свидетельствовать против алхимиков).

Из огромного красного плода (указание на фазу алхимического процесса) появляется группа чудовищ во главе с бесом, играющим на арфе — явная пародия на ангельский концерт. Бородатый человек в цилиндре, изображённый на заднем плане, считается чернокнижником, который возглавляет толпу бесов и управляет их действиями. А бес-музыкант оседлал странное подозрительное существо, напоминающее огромную ощипанную птицу, обутую в деревянные башмаки.

Нижняя часть композиции занята странными судами. Под звуки пения беса плывёт безголовая утка, другой бес выглядывает из окошечка на месте шеи утки.

Левая створка («Полёт и падение святого Антония»)

К этой теме художник не раз возвращался в своём творчестве. Святой Антоний — поучительный пример того, как нужно противиться земным искушениям, быть всё время настороже, не принимать за истину всё, что кажется, и знать, что обольщение может привести к Божьему проклятию. Когда Антоний творит молитву, на него нападают бесы, избивают его, поднимают высоко в воздух и бросают на землю.

Главное действующее лицо в левой створке триптиха — сам святой, которого братья-монахи ордена святого Антония (антониты) поднимают после падения с неба. В качестве четвёртого человека в этой группе Босх по некоторым предположениям изобразил самого себя. Сюжет трактован в соответствии с текстом «Жития святого Антония» Афанасия Александрийского и с «Золотой легендой».

В верхней части створки Святой Антоний изображён с молитвенно сложенными руками, знаком неколебимости его веры. Его увлекают на небо тучи крылатых бесов, среди которых — летучая жаба, лиса с хлыстом. Святой не обращает внимания на своих мучителей и не видит, что ему угрожает также водяной, вооружённый рыбой — символом греха.

В пейзаже средней части створки фантастическое соединено с реальным — склон холма оказывается спиной стоящего на четвереньках персонажа, а трава — его плащом. Его зад возвышается над входом в пещеру, которую одни исследователи считают пристанищем святого, а другие — публичным домом.

К двусмысленной пещере направляется группа бесов, явно представляющая собой пародию на религиозное шествие. Во главе её бес в митре и мантии священника, рядом с ним — олень в красном плаще. Традиционно олень является в христианстве символом верности души, здесь же его изображение — намеренное кощунство.

В нижней части под мостом через покрытый льдом ручей бесовская шайка слушает монаха, читающего неразборчивое письмо. К этой группе приближается птица на коньках, несущая в клюве послание с надписью «жирно» — насмешка над священниками, наживающимися на торговле индульгенциями.

Правая створка («Видения святого Антония»)

Когда Св. Антоний жил отшельником в пустыне, его преследовала самая обольстительная из всех искусительниц. В Эдемском саду грехопадение человека началось с Евы и с осознания сексуальной привлекательности, когда Адам и Ева узнали, что они наги. Дьяволица является святому обнажённой, стыдливо прикрывая ладонью лобок. Безучастный к соблазнительным видениям Антоний изображён здесь рыцарем веры, одержавшим победу над силами зла. Эта победа — главная тема правой створки лиссабонского триптиха. Антоний отводит взгляд, но в поле его зрения попадают пирующие бесы, которые жестами подзывают отшельника. На заднем плане дивный город дьяволицы готов пригласить святого, стоит ему только обернуться в ту сторону. Во рву дракон сражается с человеком, из круглой башни извергается пламя; город — скрытый Ад, откуда явилась дьяволица. Голландская мельница, вносящая в картину диссонанс, указывает на обманчивые возможности земного и заурядного и напоминает об эрготизме — отравлении спорыньей, вызываемом гнилым зерном: эту болезнь ошибочно называли антоновым огнём.

Немало здесь и отсылок к чёрной магии — среди искушений святого, изображённых в центральной части триптиха, присутствуют и чёрная месса, и шабаш, на который, видимо, спешат две фигуры, летящие на рыбе. Считается, что дьявол помогает колдунам лететь до места бесовского сборища.

Обнажённая женщина, являющаяся из-за занавеса, который отдёргивает жаба, согласно «Житиям отцов», оказывается бесом, принявшим облик царицы. Сухое дерево, за которым она стоит — алхимическая символика, в изобилии присутствующая в каждой сцене триптиха.

Среди чудовищных видений — старик-гном в красном капюшоне, прикрывающем всё тело, кроме глаз и крючковатого носа. Он идёт в детских ходунках, на голове у него прикреплена вертушка. Ходунки и вертушка — указание на человеческую невинность, сохраняющуюся не только в младенчестве, но и на протяжении всей жизни.

Накрытый стол, который поддерживают обнажённые бесы, — изображение последнего искушения святого — греха чревоугодия. Хлеб и кувшин на столе являются также кощунственным указанием на евхаристические символы (при этом из горлышка кувшина торчит свиная нога).

Внешние створки

Внешние створки триптиха выполнены в технике гризайли. На них изображены сцены Страстей Христовых. Пока Иуда торопливо покидает Гефсиманский сад с тридцатью сребрениками, храмовая стража и слуги первосвященника набрасываются на Иисуса так же яростно, как демоны — на левой створке триптиха.

Справа изображён Иисус, упавший под тяжестью креста и остановивший процессию, движущуюся на Голгофу; Вероника устремляется к Спасителю, чтобы отереть пот с его лица. Палачей это промедление приводит в еле сдерживаемую ярость, обыватели же взирают на происходящее скорее с любопытством праздных зевак, нежели с состраданием. Чуть ниже разбойники исповедуются монахам в сутанах в капюшонах, причём Босх искусно передаёт отталкивающий облик этих клириков.

 

 

Внешние створки триптиха “Искушение святого Антония”

Сад земных наслаждений

Именно эту работу Босха, особенно фрагменты центральной картины, обычно приводят в качестве иллюстраций, именно здесь уникальное творческое воображение художника проявляет себя в полной мере. Непреходящее очарование триптиха заключается в том, как художник выражает главную идею через множество деталей.

На левой створке триптиха изображён Бог, представляющий Еву ошеломлённому Адаму в безмятежном и мирном Раю. В центральной части ряд сцен, по-разному трактовавшихся, изображает истинный сад наслаждений, где с райским спокойствием движутся загадочные фигуры. В правой створке запечатлены самые страшные и тревожные образы всего произведения Босха: сложные машины для пыток и чудовища, порождённые его фантазией.

Картина переполнена прозрачными фигурками, фантастическими сооружениями, чудовищами, обретшими плоть галлюцинациями, адскими карикатурами реальности, на которую он смотрит испытующим, чрезвычайно острым взглядом. Некоторые учёные хотели видеть в триптихе изображение жизни человека сквозь призму её тщеты и образы земной любви, другие — торжество сладострастия. Однако простодушие и некоторая отстранённость, с которыми трактованы отдельные фигурки, а также благосклонное отношение к этому произведению со стороны церковных властей заставляют сомневаться, что содержанием его могло быть прославление телесных наслаждений.

Сад земных наслаждений — это изображение Рая, где упразднён естественный порядок вещей и полновластно царят хаос и сладострастие, уводя людей от пути спасения. Этот триптих нидерландского мастера является самым лирическим и загадочным его произведением: в созданной им символической панораме христианские аллегории смешиваются с алхимическими и эзотерическими символами, что породило самые экстравагантные гипотезы касательно религиозной ортодоксальности художника и его сексуальных склонностей.

Федерико Дзери

Центральная часть

На первый взгляд центральная часть представляет едва ли не единственную в творчестве Босха идиллию. Обширное пространство сада заполнено обнажёнными мужчинами и женщинами, которые лакомятся исполинскими ягодами и плодами, играют с птицами и животными, плещутся в воде и — прежде всего — открыто и бесстыдно предаются любовным утехам во всём их разнообразии. Всадники длинной вереницей, как на карусели, едут вокруг озера, где купаются обнажённые девушки; несколько фигур с едва заметными крыльями парят в поднебесье. Этот триптих сохранился лучше, чем большая часть крупных алтарных образов Босха, и беспечное веселье, парящее в композиции, подчеркивается её ясным, равномерно распределённым по всей поверхности светом, отсутствием теней, ярким, насыщенным колоритом. На фоне травы и листвы, подобно диковинным цветам, сверкают бледные тела обитателей сада, кажущиеся ещё белее рядом с несколькими чернокожими фигурами, расставленными в этой толпе. Позади переливающихся всеми цветами радуги фонтанов и построек, окружающих озеро на заднем плане, на горизонте виднеется плавная линия постепенно тающих холмов. Миниатюрные фигурки людей и фантастически огромные, причудливые растения кажутся столь же невинными, как узоры средневекового орнамента, вдохновившего художника.

Главная цель художника — показать тлетворные последствия чувственных удовольствий и их эфемерный характер: алоэ впивается в обнаженную плоть, коралл прочно захватывает тела, раковина захлопывается, превращая любовную пару в своих пленников. В башне Прелюбодеяния, чьи оранжево-желтые стены сверкают подобно кристаллу, обманутые мужья спят среди рогов. Стеклянная сфера, в которой предаются ласкам любовники, и стеклянный колокол, укрывающий трех грешников, иллюстрируют голландскую пословицу: «Счастье и стекло — как они недолговечны»

Шарль де Тольнай

Может показаться, что на картине изображено «детство человечества», «золотой век», когда люди и звери мирно существовали бок о бок, без малейшего усилия получая плоды, которые в изобилии дарила им земля. Однако не стоит считать, что толпа обнажённых любовников должна была по замыслу Босха стать апофеозом безгрешной сексуальности. Для средневековой морали половой акт, который в XX в. научились наконец воспринимать как естественную часть человеческого бытия, был чаще доказательством того, что человек утратил свою ангельскую природу и низко пал. В лучшем случае на совокупление смотрели как на неизбежное зло, в худшем — как на смертный грех. Скорее всего, для Босха сад земных наслаждений — мир, растленный любострастием.

Босх абсолютно верен библейским текстам в других своих работах, мы с уверенностью можем предположить, что центральная панель также основана на библейских мотивах. Такие тексты действительно можно найти в Библии. До Босха ни один художник не осмелился вдохновиться ими, и на то есть веская причина. Тем более, что они расходятся с общепринятыми правилами библейской иконографии, где возможно только описание уже случившегося или того, что произойдет в будущем согласно Откровению.

Ханс Бельтинг

Левая створка

Левая створка изображает последние три дня сотворения мира. Небо и Земля произвели на свет десятки живых существ, среди которых можно увидеть жирафа, слона и мифических зверей наподобие единорога. В центре композиции поднимается Источник Жизни — высокое, тонкое, розовое сооружение, отдалённо напоминающее готический табернакль, украшенный затейливой резьбой. Сверкающие в тине драгоценные камни, так же как фантастические звери, вероятно, навеяны средневековыми представлениями об Индии, пленявшей своими чудесами воображение европейцев со времён Александра Македонского. Существовало народное и достаточно распространённое поверье о том, что именно в Индии находится утраченный человеком Эдем.

На переднем плане этого ландшафта, запечатлевшего допотопный мир, изображена не сцена искушения или изгнания Адама и Евы из Рая (как в «Возе сена»), а их соединение Богом. Взяв Еву за руку, Бог подводит её к только что очнувшемуся ото сна Адаму, и кажется, что тот смотрит на это создание со смешанным чувством удивления и предвкушения. Сам Бог гораздо моложе, чем на прочих картинах, он предстаёт в облике Христа, второго лица Троицы и воплощённого Слова Бога.

Правая створка («Музыкальный Ад»)

Правая створка получила своё название из-за изображений инструментов, использованных здесь самым странным образом: на арфе распят один грешник, ниже лютня становится орудием пытки другого, лежащего ничком «музыканта», на ягодицах которого оттиснуты ноты мелодии. Её исполняет хор проклятых душ во главе с регентом — монстром с рыбьей мордой.

Студентка университета Оклахомы Амелия Хэмрик в 2014 году предприняла достаточно удачную попытку «расшифровать» эту нотную запись и переложить для фортепьяно, после её опубликования в сети появились записи нескольких любительских исполнений этой композиции^[2][3].

Если на центральной части запечатлено эротическое сновидение, то на правой створке — кошмарная действительность. Это самое жуткое видение Ада: дома здесь не просто горят, но взрываются, озаряя вспышками пламени тёмный фон и делая воду озера багряной, как кровь.

На переднем плане кролик тащит свою добычу, привязанную за ноги к шесту и истекающую кровью, — это один из самых излюбленных мотивов Босха, но здесь кровь из вспоротого живота не течёт, а хлещет, словно под действием порохового заряда. Жертва становится палачом, добыча — охотником, и это как нельзя лучше передаёт хаос, царящий в Аду, где перевёрнуты нормальные взаимосвязи, некогда существовавшие в мире, а самые обычные и безобидные предметы повседневной жизни, разрастаясь до чудовищных размеров, превращаются в орудия пытки. Их можно сравнить с исполинскими ягодами и птицами центральной части триптиха.

Литературным источником босховского Ада музыкантов считается сочинение «Видение Тундала» (см. ссылку внизу), изданное в Хертогенбосе в 1484 г., подробно описывающее мистическое посещение автором Рая и Ада, откуда, видимо происходит образ покрытого льдом пруда, по которому грешники вынуждены неизменно скользить на шатких санках или коньках.

На замёрзшем озере на среднем плане ещё один грешник неуверенно балансирует на огромном коньке, но тот несёт его прямо к полынье, где уже барахтается в ледяной воде другой грешник. Эти образы навеяны старинной нидерландской поговоркой, смысл которой схож с нашим выражением «по тонкому льду». Чуть выше изображены люди, как мошкара слетающиеся на свет фонаря; на противоположной стороне «обречённый вечной погибели» висит в «ушке» дверного ключа.

Дьявольский механизм — вычлененный из тела орган слуха — составлен из пары проткнутых стрелой исполинских ушей с длинным лезвием посередине. Существует несколько вариантов толкования этого фантастического мотива: по мнению одних, это намёк на человеческую глухоту к словам Евангелия «имеющий уши да услышит». Выгравированная на лезвии буква «М» обозначает либо клеймо оружейника или инициал живописца, по каким-либо причинам особо неприятного художнику (возможно, Яна Мостарта), либо — слово «Mundus» («Мир»), указывая на вселенское значение мужского начала, символизируемого лезвием, либо имя Антихриста, которое, в соответствии со средневековыми пророчествами, будет начинаться с этой буквы.

Странное существо с птичьей головой и большим полупрозрачным пузырём поглощает грешников и затем низвергает их тела в идеально-круглую выгребную яму. Туда же скупец осужден вечно испражняться золотыми монетами, а другой, судя по всему, обжора — безостановочно изрыгать съеденные лакомства. Мотив демона или дьявола, сидящего на высоком стуле, заимствован из текста «Видение Тундала», У подножия престола сатаны, рядом с адским пламенем, обнажённую женщину с жабой на груди обнимает чёрный демон с ослиными ушами. Лицо женщины отражается в зеркале, прикреплённом к ягодицам другого, зелёного демона, — таково возмездие тем, кто поддался греху гордыни.

Внешние створки

Глядя на гризайлевые изображения с внешней стороны, зритель ещё не ведает, какое буйство цвета и образов скрывается внутри. В хмурых тонах изображён Мир на третий день после того, как Бог сотворил его из великой пустоты. Земля уже покрыта зеленью, окружена водами, освещена солнцем, но на ней еще нельзя встретить ни людей, ни животных. Надпись на левой створке гласит: «Он сказал, и сделалось» (Псалтирь 32:9), на правой — «Он повелел, и явилось» (Псалтирь 148:5).

Внешние створки

Святые отшельники

Иероним Босх часто избирал темой своих картин жития святых. В отличие от традиций средневековой живописи Босх редко изображает сотворённые ими чудеса и выигрышные, зрелищные эпизоды их мученичества, которые приводили в восторг людей того времени. Художник прославляет «тихие» добродетели, связанные с самоуглублённой созерцательностью. У Босха нет ни святых воителей, ни нежных дев, отчаянно защищающих своё целомудрие. Его герои — отшельники, предающиеся благочестивым размышлениям на фоне пейзажей.

На триптихе «Святые отшельники», который Босх написал в середине своего творческого пути, изображены три вариации этой темы. Жития всех троих отражают аскетический идеал и умерщвление плоти, которые были воспеты в трактате «Подражание Христу», постоянную молитву и благочестивые размышления.

«Какую силу самоотречения являет нам жизнь святых отцов, удалившихся в скиты! С какими долгими и мучительными искушениями приходилось им бороться! Как часто одолевал их дьявол! Как жарко и много молились они господу!.. Как велико и горячо было их рвение к усовершенствованию своего духа! Какое мужество выказали они, ведя битву со своими пороками!»

Фома Кемпийский

Предположительно на создание триптиха Босха вдохновила «Книга высшей правды» нидерландского мистика Яна ван Рёйсбрука, в котором отшельники Антоний, Иероним и Эгидий воплощают три степени восхождения к высшей правде.

Центральная часть

В центральной части св. Иероним устремляет пристальный взгляд на распятие, находя в нём прибежище и спасение от сил зла, которые воплощены в руинах языческого капища, разбросанных вокруг, и в двух сцепившихся в смертельной схватке монстрах на переднем плане.

Левая створка

На левой створке св. Антоний противостоит любовному натиску дьяволицы, пытающейся соблазнить его. Св. Антоний — один из наиболее близких Босху святых, проведший в египетской пустыне большую часть жизни.

Правая створка

На правой створке изображён св. Эгидий, уютно устроившись в пещере, которая служит ему часовней, молится пред алтарём. Торчащая из его груди стрела — традиционный атрибут изображения этого святого, который спас любимую олениху, заслонив её от стрел охотников собственной грудью.

 

Страшный суд

 

Несение креста

Одна из трех картин Иеронима Босха с одинаковым названием.

Весь первый план занимает фигура Христа, который престарелый Симон Киринеянин в белых одеждах (возможно, скрытый портрет донатора) пытается приподнять, чтобы облегчить его ношу. Уродливые лица палачей, поднимаясь плавными ярусами, занимают весь левый край картины. В отдалении на руки апостола Иоанна оседает сражённая горем Мария.

Падающая под тяжестью креста фигура Христа, его укоряющий взгляд, обращённый к зрителям, — всё нацелено на эмоциональное сопереживание, культивируемое «новым благочестием».

 

Поклонение волхвов

 

Смерть скупца

Сильно вытянутый вертикальный формат и диагональное построение композиции придают картине сходство с алтарной створкой. По размеру она совпадает с составленными вместе «Кораблём дураков» и «Аллегорией чревоугодия и любострастия», так что вполне могла быть наружной стороной другой, парной к ним створки. Все эти картины по контрасту дополняют друг друга — с изощрённой изобретательностью в них раскрыта тема человеческой греховности, позволяя «реконструировать» сюжет некогда объединявшего их триптиха как «Семь смертных грехов».

На картине изображена узкая и высокая спальня, в открытую дверь которой уже заглядывает Смерть. Ангел-хранитель, поддерживая умирающего, пытается обратить его взор к распятию в оконной нише, однако человек всецело занят помыслами о тех материальных богатствах, с которыми ему сейчас суждено будет расстаться. Одной рукой он машинально тянется к мешку с золотом, который протягивает ему высунувшийся из-под полога бес. Другой бес с едва обозначенными крыльями облокотился на барьер с переброшенной через него красной мантией и прислонённым к нему рыцарским мечом — то и другое должно указывать на власть и высокое положение, которые также теряет человек, уходя в мир иной. Композиция картины служит своеобразной иллюстрацией к популярной в XV в. богословской книге «Ars moriendi» («Искусство умирать»), многократно переиздававшейся в Нидерландах и Германии. В этом маленьком «руководстве» описываются искушения, которыми одолевает умирающего легион бесов, собирающийся у смертного одра, и то, как его ангел-хранитель всякий раз дарует ему утешение и силы противостоять им. В книге победу одерживает ангел — торжествуя, он-то и возносит душу на Небеса, тогда как дьявольская рать в бессильной злобе завывает внизу. На картине Босха исход этой битвы ещё далеко не предрешён.

Сцена смерти отодвинута на задний план, а ближе к зрителю изображён ещё один скупец преклонного возраста: опуская правой рукой монеты в денежный сундук, он в левой, опирающейся на клюку, сжимает чётки. Соседство эпизодов, обычно изображавшихся отдельно, вероятно призвано акцентировать для зрителя вопрос о выборе жизненного пути. Недаром в сундуке и под ним копошатся дьявольские монстры.

В Лувре хранится рисунок Босха с таким же названием и почти полностью повторяющий композицию картины. Это законченное произведение вряд ли было эскизом к картине, скорее оно появилось при её переводе в гравюру. Изменение формата отразилось на компоновке атрибутов переднего плана — рыцарские доспехи переместились вправо.

Воз сена (триптих Иеронима Босха)

Центральная часть

На фоне бескрайнего пейзажа следом за огромным возом сена движется кавалькада, и среди них — император и папа (с узнаваемыми чертами Александра VI). Представители иных сословий — крестьяне, горожане, клирики и монахини — хватают охапки сена с воза или дерутся за него. За лихорадочной людской суетой сверху безразлично и отстранённо наблюдает Христос, окружённый золотым сиянием. Никто, кроме молящегося на верху воза ангела, не замечает ни Божественного присутствия, ни того, что телегу влекут демоны.

Возможно, картина иллюстрирует старинную нидерландскую пословицу:

Мир — это стог сена: каждый хватает сколько сможет.

Род людской предстаёт погрязшим в грехе, полностью отринувшим божественные установления и безразличным к участи, уготованной ему Всевышним. Основное внимание уделено одному из смертных грехов — погоне за благами земными, то есть алчности (в расширительном значении слова, куда входят понятия «стяжательство», «корысть», «жадность»), различные ипостаси которой обозначены движущимися за возом и вокруг него людьми. Владыки светские и духовные, следующие за возом в чинном порядке, не вмешиваются в свалку и распрю за сено лишь оттого, что это сено и так принадлежит им, — они повинны в грехе гордыни. Алчность заставляет людей лгать и обманывать: внизу слева мальчик ведёт за руку мужчину в некоем подобии цилиндра на голове, который притворяется слепцом, вымогая подаяние. Лекарь-шарлатан в центре выложил на стол свои дипломы, склянки и ступку, чтобы поразить воображение легковерной жертвы; набитый соломой кошель у него на боку (данный фрагмент существует лишь на версии триптиха из Прадо) указывает на то, что деньги, нажитые неправедным путём, впрок не пойдут. Справа несколько монахинь накладывают сено в мешок под наблюдением сидящего за столом монаха, чьё объёмное брюхо свидетельствует о чревоугодии.

Влюблённые пары на верху воза предположительно воплощают грех любострастия, в чём-то противоположного алчности, поскольку погоня за чувственными наслаждениями предполагает скорее расточение земных благ, чем их сбережение и накопление. Можно отметить некое «сословное различие» между целующейся в кустах парой простолюдинов и музицирующими любовниками из более изысканного общества. Все эти подробности призваны усилить основную тему — торжество алчности.

Аллегории

Дидактический, морализаторский характер триптиха несомненен. В нидерландской народной песне (около 1470 г.) рассказывается, как Бог сложил подобно копне сена всё, что есть на свете хорошего, в одну кучу, предназначив её на общее благо. Однако каждый человек стремился забрать себе всё. Есть в этом и ещё один нюанс; поскольку сено — товар дешёвый, оно символизирует никчёмность и ничтожность земных благ. Именно таков был аллегорический смысл изображений возов с сеном, появлявшихся после 1550 г. на фламандских гравюрах. Повозка с сеном участвовала в религиозных шествиях — например, остались описания современников о том, как в 1563 г. дьявол «Лживый», в иерархии демонов «отвечающий» за ложь и обман, вёз по улицам Антверпена гружёную сеном телегу, за которой шли люди «разного звания», разбрасывая сено по мостовой в знак того, что все мирские блага — ничто (каламбурно обыгрывая двойное значение фламандского слова «hooi» — «сено» и «ничто»). «В конечном счёте, всё обернётся „hooi“» — так звучал припев песни того времени.

Воз сена имеет ещё одно метафорическое назначение. В XVI в. «сено» несло в себе такие понятия, как «ложь» и «обман», а выражение «отвезти сена кому-либо» означало высмеять или обмануть его. На верху воза, изображённого на доске, которая находится в Прадо, музицирует синий (традиционный цвет обмана) демон. Босховская игра со словом «сено» полна смысловых подтекстов.

Левая створка

Левая створка триптиха посвящена теме грехопадения прародителей, Адама и Евы. Традиционный, культовый характер этой композиции не вызывает сомнений: она включает четыре эпизода из библейской Книги Бытия — низвержение с небес восставших ангелов, сотворение Евы, грехопадение, изгнание из Рая. Все сцены распределены в пространстве единого пейзажа, изображающего Рай. Иконографическим новшеством является то, что Босх связал грехопадение прародителей, Адама и Евы, с низвержением восставших ангелов.

Библейский эпизод грехопадения Босх изображает вполне традиционно: вокруг древа познания добра и зла объявилась змея — это дьявол, искуситель рода человеческого, начиная с прародительницы Евы. Женщина выступает причиной зла, первородного греха и вечного проклятия. В сцене с Архангелом Ева стоит, отвернувшись от врат Рая, словно готовясь принять свою земную судьбу или, может быть, прозревая цепь будущих последствий первородного греха, поскольку справа, вокруг воза с сеном, развёрнута всеобъемлющая панорама человеческого безумия. Удлинённость пропорций и S-образный изгиб, характерные для босховской трактовки обнажённого женского тела, явственно говорят о живучести готических традиций в искусстве Северного Возрождения.

Правая створка

Изображение Ада встречается в творчестве Босха гораздо чаще, чем Рая. Художник заполняет пространство апокалиптическими пожарами и руинами архитектурных построек, заставляющими вспомнить о Вавилоне — христианской квинтэссенции бесовского города, традиционно противопоставлявшегося «Граду небесному Иерусалиму». В своей версии Ада Босх опирался на литературные источники, расцвечивая почерпнутые оттуда мотивы игрой собственной фантазии. На правой створке триптиха изображены бесы-каменщики, возводящие исполинскую башню. Это круглое сооружение выглядит инфернальной пародией Вавилонской башни, предназначенной для осуждённых душ, — от этого и предостерегает Босх род человеческий.

Здесь изображено возмездие за различные грехи, которые объединяет тема жадности. В литературной фантазии «Видение Тундала», созданной в XII в. ирландским монахом-бенедиктинцем, путешествие через Ад состоит из описания всех видов мучений, в том числе наказание за кражу святынь, всевозможных демонов и скотских чудовищ. Один из эпизодов — переход через мост — фигурирует в качестве одного из мотивов и на картине Босха. На подъёмном мосту, ведущем в башню, десяток бесов истязают несчастного грешника, посаженного верхом на корову. У Тунгдала вести корову по узкому подобно бритвенному лезвию мосту приходится грешникам, грабившим церкви и совершавшим иные святотатства, чем, вероятно, и объясняется потир, зажатый в руке босховского персонажа. Распростёртый на земле человек, которому жаба впилась в детородный орган, разделяет участь всех развратников. Под мостом свора собак, опередив своего хозяина, уже настигла убегающих грешников.

Внешние створки триптиха “Воз сена” – “Жизненный путь” («Путник», «Странник», «Пилигрим»)

Внешние створки триптиха по мастерству исполнения уступают изображению на внутренних створках и были закончены, вероятно, подмастерьями и учениками Босха, хотя ему принадлежит общий композиционный замысел.

Занимая весь передний план, возникает фигура изнурённого, обтрёпанного немолодого человека с плетёным коробом за спиной; зловеще-мрачный пейзаж, окружающий его, неприветлив и вселяет тревогу. Слева внизу лежат череп и груда костей; по пятам за этим странником бежит, норовя укусить его, уродливая собачонка; мостки, на которые он собирается ступить, треснули и вот-вот подломятся. В отдалении видны разбойники, ограбившие другого путника и привязывающие его к дереву. Под другим деревом под звуки волынки пляшут крестьяне. На холме (на заднем плане) вокруг виселицы собралась толпа, а рядом виден высокий шест с укреплённым на конце колесом — на нём было принято выставлять тела казнённых преступников.

Путь босховского пилигрима пролегает через враждебный и коварный мир, а все опасности, которые он таит, представлены в деталях пейзажа. Одни угрожают жизни, воплощаясь в образах разбойников или злобной собаки (впрочем, она может символизировать также и клеветников, чьё злоязычие часто сравнивали с собачьим лаем). Пляшущие крестьяне — образ иной, моральной опасности; подобно любовникам на верху воза с сеном, они прельстились «музыкой плоти» и покорились ей. Босховский персонаж приводит на память «Обывателя» (в голландской литературе — Elckerlijk, в немецкой — Jedermann), чьё духовное паломничество служило темой для многочисленных нравоучительных пьес того времени.

Впоследствии Босх использовал этот замысел в другой картине, «Блудный сын».

Блудный сын

Картина знаменует собой последний этап в творчестве художника и отличается строгой и сбалансированной композицией, тонкой нюансировкой приглушённой и лаконичной гаммы красок.

В эпоху позднего Средневековья считалось, что земная жизнь — странствие человека от рождения до смерти, а потому понятие странника имело огромное значение в христианской жизни. Аллегорические изображения странника тщательно изучались, зрители искали намёки на опасности и искушения, на то, что следует делать в этой жизни, а от чего лучше отказаться.

Картина обнаруживает заметное сходство с изображением на внешних створках триптиха «Воз сена». Ещё более измождённый и оборванный скиталец изображён на фоне одного из самых изысканных пейзажей, выполненных художником. Приглушённый желтовато-серый колорит тонко передаёт пасмурный день, столь характерный для дождливой Голландии.

Картина открывает пессимизм Босха, который повсюду видел опасности, подстерегающие человека. Скиталец по земной жизни должен преодолеть тысячи искушений и избежать коварных ловушек. За исключением собаки, которая тоже должна ассоциироваться с клеветой, все прочие опасности подстерегают здесь не плоть человека, а его дух. Прежде всего это полуразрушенная таверна слева, воплощающая в себе весь набор мирских соблазнов, которые дьявол посылает людям. О сомнительном характере этого заведения можно судить по его посетителям — справа мужчина, отойдя за угол, справляет нужду; в дверном проёме пара ведёт любовную игру; в окне с выбитыми стёклами и полуоторванными ставнями видна голова женщины, с любопытством выглядывающая наружу. По одной из версий, касающихся сюжета картины, считается, что посетитель, которого поджидает женщина, — и есть сам странник, который, миновав таверну на своём пути, теперь остановился в раздумье, привлечённый теми удовольствиями, которые она сулит. Одежда пилигрима и все его дорожные «аксессуары» символически объясняют его нынешний плачевный вид, греховные наклонности, доведшие странника до такого состояния, и готовность вновь поддаться искушению. В сравнении с персонажем триптиха «Воз сена», душевное состояние пилигрима передано конкретней и непосредственней — Босх изменил его жест: если на створках триптиха он отбивался от собаки, то в роттердамской версии он колеблется в нерешительности, полуобернувшись к таверне с почти страдальческим лицом.

Фокусник

Сюжетом картины художник выбрал древнее занятие разного рода мошенников — фокус с наперстками. В то время, как все присутствующее устремили взгляды на фокусника — его сообщник в толпе ворует кошелек. Иероним Босх изобразил аллегорический символ на столе и во рту склонившегося над столом — лягушку. Это земноводное включали в картины, где нужно было передать какой либо порок или высмеять церковные ритуалы (к примеру, экзорцизм). Одежда фокусника наводит на аналогию с красной мантией папских кардиналов, а стол с предметами для фокусов — церковный алтарь.

Каждого из толпы у стола художник наделил индивидуальными чертами и занятым собственным делом. Склонившийся над столом — это зажиточный горожанин, изо рта которого выглядывает лягушка, как символ порока и греховности. Мужчина, что ворует у него деньги — изображен в одежде члена ордена доминиканцев. Мужчина в чёрной одежде открыто флиртует с женщиной в красном головном уборе, положив одну руку на её плечо, а вторую — на грудь. Монахиня пристально наблюдает за действиями фокусника, а рядом стоящий с ней мужчина в зелёной одежде — смотрит на зрителей. Как было замечено исследователями творчества Иеронима Босха — лицо мужчины в зелёной одежде встречается и на других полотнах. Колорит жанровой сцены построен на сопоставлении друг-другу таких цветов, как: белый, красный, чёрный, а также незначительными оттенками коричневого, синего и зелёного.

Страшный суд

Сюжет не нуждается в пояснениях. Каждый современник Босха, будь то доверчивый безграмотный крестьянин или образованный бюргер, вероятно, понял бы значение почти всех деталей и безоговорочно принял на веру главную идею, хотя некоторые образы по своей новизне, наверное, показались бы ему чересчур пугающими и гнетущими. На эту тему было создано немало картин, отличающихся большой силой художественного воздействия, но ни один художник ни до, ни после Босха не обладал такой творческой энергией и способностью воплощать пугающее неведомое в столь фантастические образы. Это особенно видно по изображению преисподней. Если современники Босха полагали, что художник воочию видел этих чудовищ Ада, а затем точно изобразил их (а в Средневековье подобная возможность никого не удивила бы), то они, несомненно, были убеждены, что такого Ада нужно избежать любой ценой. На картине неоднократно показаны все смертные грехи и очень много эротической символики.

Центральная часть — «Страшный Суд»

Число праведников, взошедших на голубую гладь небес, совсем невелико по сравнению с количеством осуждённых грешников. Очевидно, в этом проявилось пессимистическое видение художником будущих судеб мира. Явление Христа-Судии на радуге, в сиянии Славы, и Богоматерь, просящая за грешное человечество, — традиционные иконографические признаки этой темы.

Художник демонстрирует поистине неисчерпаемую фантазию в мотивах адских мук, свободно оперируя масштабными соотношениями предметов и сочетаниями функционально несоединимых вещей; он использует, собственно, приём «отстранения», когда необычный, новый контекст и неожиданные смысловые пересечения заставляют человека иначе взглянуть на привычный мир. Например, на блюдце установлен мельничный жёрнов, приводимый в движение одними грешниками и давящий других. Любопытно, что и в народном сознании с мельницей были связаны, в основном, негативные представления.

На картинах Босха грешники в аду часто представлены пронзёнными стрелами, копьями или ножами, что соответствует библейскому тексту пророчества Исайи о натянутых луках и заострённых стрелах, которыми будут поражены грешники в день Страшного суда. Нож, клинок, лезвие традиционно являются носителями сексуальных ассоциаций.

В аду за разные грехи предусмотрены различные наказания: гневливых подвешивают на крюках, будто мясные туши; убийц поджаривают на сковороде, скупцов запекают в очаге — и всем этим с явным удовольствием занимаются чудовищные дьяволицы.

Левая створка — «Рай»

Левая створка иллюстрирует вторую и третью главы Книги Бытия. Сцены разворачиваются в цветущем райском саду. На переднем плане представлено сотворение Евы, а чуть поодаль — сцена искушения первых людей. На среднем — херувим с огненным мечом изгоняет их из Эдема. Одновременно с этим в облаках происходит низвержение восставших ангелов, которые в полёте с небес на землю превращаются в демонов. В Книге Бытия ничего не говорится о том, как обуянный гордыней Люцифер и его сторонники подняли мятеж против Бога, но это было описано в иудейских легендах и вошло в христианское учение ещё на самых ранних стадиях его формирования. Эти ангелы грешили, и Князь тьмы, завидуя Адаму, заставил его в свой черёд согрешить. В более поздних преданиях приводится иная версия — Бог для того и сотворил Адама и Еву, чтобы их потомки заняли освободившиеся места падших ангелов. На этой картине Босх запечатлел пришествие греха в мир, тем самым объяснив необходимость Страшного суда.

Правая створка — «Ад»

Осуждённых Богом — а по мнению Босха, они составят большую часть рода людского — ожидают адский огонь, муки, стенания и скрежет зубовный. Такова страшная участь, которую Бог уготовил человечеству. На эту тему Босх создал немало впечатляющих картин, но самая сильная по воздействию, пожалуй, та, что на правой створке этого триптиха.

Здесь наличествует характерная для Босха образность, хотя общее впечатление несколько разрозненное. Тем не менее, в деталях художник и тут проявляет удивительную фантазию.

 

Внешние створки

Апостол Иаков изображён на фоне угрюмого, внушающего беспокойство пейзажа. Ни это панно, ни парный к нему образ Святого Бавона не могут подготовить зрителя к восприятию апокалиптических сцены, разворачивающихся на трёх внутренних досках, где показана вся история человечества, начиная с грехопадения.

Извлечение камней глупости (или Лечение глупости) (мастерская или последователь)

Святой Иоанн на Патмосе (картина Босха)

Юный апостол Иоанн изображён на острове Патмос, куда его сослал император Домициан, и где он создал своё Откровение, — вероятно, эта книга и лежит у него на коленях. Его кроткий взор устремлён к представшему ему видению: «жена, облечённая в солнце; под ногами её луна…» (Откр. 12:1). На её появление указывает Иоанну ангел, чья тонкая фигура и полупрозрачные крылья выглядят не намного более вещественными, чем призрачная, окутанная дымкой панорама голландского города на горизонте. Босх, быть может, под влиянием своих предшественников, обращавшихся к этому сюжету, на сей раз отказался от столь излюбленного им изображения шабаша бесов, и даже изображённые слева внизу горящие корабли и маленький монстр справа, навеянные образами Апокалипсиса, не могут сколько-нибудь серьёзно нарушить ту идиллическую обстановку, в которой Иоанн радуется явлению Девы Марии «во славе».

Монстр, изображённый Босхом в правом нижнем углу картины, полностью подпадает под библейское описание саранчи, данное Иоанном Богословом.

 

Сцены страстей Христовых и пеликан с птенцами (Оборотная сторона доски «Св. Иоанн на Патмосе»

Однако смирённое зло берёт реванш на оборотной, внешней стороне доски, где написанный в технике гризайли поток бесов и монстров, фосфоресцируя подобно глубоководной рыбе, льётся по двойному кругу диаметром 39 см. По внешнему кругу разворачиваются сцены Страстей, завершающиеся наверху кульминацией распятия. Во внутреннем круге повторяется изображение Голгофы, символически обозначенной в виде скалы, на вершине которой свил своё гнездо пеликан. Эта птица, по распространённому поверью, кормящая птенцов кровью, бьющей из собственной груди, — традиционный символ жертвы, принесённой Христом. Очень уместно было поместить пеликана на оборотной створке панно, посвящённого любимому ученику Христа Иоанну, который, по словам Данте, «покоил главу на груди самого Божественного Пеликана».

Предполагается, что «Св. Иоанн на Патмосе» являлся боковой створкой утраченного триптиха, судя по направлению взгляда Иоанна — правой.

Блаженные и проклятые

цикл из четырёх картин нидерландского художника Иеронима Босха, представляющих собой, скорее всего, створки полиптиха, центральная часть которого утеряна. Высказывается предположение, что название этого триптиха — «Страшный Суд». Картины названы в соответствии с сюжетами: Земной рай, Восхождение в эмпирей, Падение грешников, Ад. Первые две панели находились слева от центральной части, две другие — справа.

Наибольшую известность среди них приобрела картина «Восхождение в эмпирей», на которой ангелы-хранители из загробного мрака выводят души праведников, заслуживших вечное блаженство, через туннель, составленный из концентрических колец света, к пронизанной неземным сиянием Вечности.

Ад и потоп (створки алтаря Босха)

Распятая мученица (триптих Босха)

Присутствие падающего в обморок персонажа не разъясняет противоречий сложной иконографии картины. Принято считать, что триптих посвящён св. Юлиане, культ которой весьма распространён в Северной Италии. Она была продана работорговцами Евсевию, который, возможно, и представлен в образе персонажа, лишившегося чувств. Некоторые исследователи предполагают, что здесь изображена другая почитаемая святая — дочь короля Португалии Либерата, распятая по приказанию отца-язычника за то, что стала невестой Христовой. В таком случае в юноше можно видеть одного из пяти тысяч обращённых в истинную веру стараниями святой.

В первый и последний раз Босх изображает сцену мученичества с толпой зрителей, представленных в исключительно разнообразных одеждах. Распределение фигур по всей плоскости картины, снизу вверх, без перспективного чередования планов в глубину — дань средневековой традиции.

Изначально на створках триптиха были изображены его донаторы. Почитаемый Босхом Св. Антоний, никак не связанный сюжетом с центральной частью триптиха, на левой створке и предположительно два работорговца на правой, написаны поверх изображения донаторов.

Несение креста (картина Иеронима Босха, Вена)

Вероятно, картина была левой створкой небольшого триптиха на тему Страстей. Повёрнутая в профиль голова Христа чётко выделяется на фоне плотной толпы, состоящей из злорадных зевак и гримасничающих воинов. Физические страдания Иисуса усилены тем, что гвозди на деревянных колодках при каждом шаге впиваются в его ступни и щиколотки. Это орудие пытки вплоть до середины XVI в. часто появлялось на картинах нидерландских мастеров. Духу и стилю старинных миниатюр соответствуют высокая линия горизонта и отсутствие глубины на среднем плане.

Не прибегая к изображению монстров и диковинных тварей, художник, тем не менее, делает объектом изображения злобную, по-звериному возбуждённую толпу. Жаба на щите изобличает «войско Сатаны» — это символический намёк на всё злое, греховное. Две группы на переднем плане связаны с неуверовавшим разбойником (слева) и с исповедующимся перед монахом благоразумным разбойником (справа). Фигура монаха не смущает художника своим явным анахронизмом — ему важно призвать зрителя к покаянию, дарующему спасение души.

Фигура в красном на переднем плане слева предположительно является автопортретом Босха.

На обороте доски изображён Христос-ребёнок, играющий с вертушкой и приспособлением на колёсиках, которое держит младенца, когда он учится ходить.

Христос-младенец с ходунками. Оборотная сторона створки «Несение креста».

Корабль дураков

Картина была верхней частью створки несохранившегося триптиха, нижним фрагментом которой ныне считается «Аллегория чревоугодия и сладострастия».

Корабль традиционно символизировал Церковь, ведущую души верующих к небесной пристани. У Босха на корабле вместе с крестьянами беспутствуют монах и две монахини — явный намёк на упадок нравов как в Церкви, так и среди мирян, а из гущи листвы выглядывает сова. Монахиня играет на лютне и оба поют, а может быть пытаются схватить ртом хлеб, висящий на шнуре, который приводит в движение человек с поднятой вверх рукой. Лютня, изображенная на полотне в виде белого инструмента с круглым отверстием посередине, символизирует вагину, а игра на ней обозначает разврат (на языке символов мужским эквивалентом лютне считалась волынка). Грех любострастия также символизируют традиционные атрибуты — блюдо с вишнями и висящий за бортом металлический кувшин с вином. Грех чревоугодия недвусмысленно представлен персонажами весёлой пирушки, один из которых тянется с ножом к жареному гусю, привязанному к мачте; другой в приступе рвоты перевесился за борт, а третий гребёт гигантским черпаком как веслом. Монах и монахиня с упоением распевают песни, не ведая, что Корабль Церкви превратился в свой антипод — Корабль Зла, без руля и ветрил влекущий души в Ад. Корабль представляет собой диковинное сооружение: мачтой ему служит живое, покрытое листьями дерево, сломанная ветка — рулём. Высказывались мнения, что мачта в виде дерева соотносится с так называемым майским деревом, вокруг которого происходят народные празднества в честь прихода весны — времени года, когда и миряне, и духовенство склонны преступать моральные запреты.

Здесь верховодит шут; по замыслу его роль — сатирическое обличение обычаев и нравов того времени. Во времена Босха «мудрость» понималась как добродетель, праведность и набожность; «глупость» была синонимом порока, греха и безбожия — фигура дурака с бубенчиками на одежде и с маской на шесте, сидящего особняком, в картине является, безусловно, знаковой. Картину, язвительно повествующую о моральной распущенности духовенства и мирян, считали и зашифрованными алхимическими знаками, и вариацией на тему масленичного «рая пьяниц» — «корабля святого Рёйнерта», на что намекают чаши с вином и перевёрнутый кувшин; её трактовали и как пессимистический взгляд на абсурдность жизни, и как астрологический образ человечества, управляемого Луной, — безвольного и неразумного.

Фигура шута заставляла многих историков искусства усматривать связь между этой находящейся в Лувре работой Босха и книгой Себастьяна Бранта «Корабль дураков», ещё при жизни автора выдержавшей шесть изданий и переведённой на несколько языков. Вероятно, и Босх был знаком с этой сатирой, но вряд ли она послужила ему творческим стимулом — в Средние века корабль был одной из самых распространённых метафор. Знаменитая книга в переводе на голландский язык вышла в 1496 г. в Харлеме, и потому возникает искушение представить картину Босха, вероятно, читавшего её, как пародию.

более подробно – Википедия, список картин Иеронима Босха и описания к ним